Example
First of the Great Romantics
Mozart is the greatest composer of all time, claims conductor Charles Hazelwood. "Somehow, in just one phrase, he can express 50 different colours of emotion, and he seems able to do it with such ease. Most of great composers have an idea and at first they write it out like a piano score, then they orchestrate it. Mozart wrote straight off the top of his head, fully scored for the orchestra — and when you look at his manuscripts there are virtually no second thoughts, no mistakes, no crossings out. This is in marked con¬trast to Beethoven, who is no less a genius, but his manuscripts are like a battlefield."
We met Hazelwood in the heart of London's Soho. Just around the corner was Frith Street where Mozart's family took lodgings in 1764 when they came to London to show off the eight-year-old prodigy Wolfgang. For Mozart's father, Leopold, it was a tremendously risky enterprise. He took a sabbatical from his work as director of music to the Archbishop of Salzburg2 and he uprooted his young family to hit the road like a travelling circus, in carriages and fancy clothes, so they could cut a dash through the courts of Europe. He wagered everything on the talent of his small son, who he hoped would make his family's fortune.
Travelling by land and crossing the Channel were very difficult. But five days after they arrived in England, little Wolfgang was playing for the young George III and Queen Charlotte, who wel¬comed them warmly.
Londoners would visit the Mozarts in their lodgings in the after¬noons to amuse themselves by listening to the child prodigy.
Mozart could play his clavier blindfolded or with a cloth thrown over the keyboard. What most astonished people were his powers of improvisation, when the leading musicians of the day chal-lenged him to contests. "While they'd stagger away completely, exhausted, the boy Mozart would jump off stage, saying, 'Any more?'" explains Hazelwood. So was Mozart simply born a genius? Of course, he was, says Hazelwood: "Mozart had a quality that most mere mortals don't have — but genius is a mixture of genetic make-up and life itself, all the brilliant and terrible things that happen. True art comes through living life."
At last Mozart got his chance to break away from his father's tight grip. He made his own tour to France. Mozart arrived in Paris, in torrential rain. Soon his mother, who was chaperoning him, fell ill and died. "There could be no greater expression of his suffering than his A-minor piano sonata, which he wrote after his mother's death," says Hazelwood.
"It is true to say that Mozart was the first Romantic composer. Until then," says Hazelwood, "art was very much a trade or a skill. You wrote music to order for a patron or employer. There were great composers before him, Haydn for instance, but in Mozart we get, for the first time, music that is life. He was writing out of a deep, inner spiritual need, because he had to write it. People may say it's rubbish: Beethoven was the first Romantic and Mozart wrote music that conformed to formal structures. But Mozart's genius was such that he worked within the conventions, took the small change of his day and turned it into a mint of gold."
Mozart, who had failed to gain recognition that he deserved in his own country, took up a lowly appointment as a court musician at the Archbishop's palace in Salzburg and, in 1781, as a member of the household, he went to Vienna, where he spent the last ten years of his life. As was customary, he was treated like any other servant: at table, Mozart sat below the valets but above the cooks. He soon fell out with the Archbishop; the arch-oaf, he called him. But Vienna was the city at the centre of the Enlightenment, the place to be.
In Vienna he fell in love with Constanze Weber and decided to marry her. They were made to be together. Even before they mar¬ried, Constanze had inspired some of Mozart's most sublime music. The unfinished С-minor Mass, one of his greatest religious works, was written when Constanze was ill as a pact w4h God to ensure her recovery.
And then, suddenly, in 1787, Leopold died. Mozart was con¬sumed with grief. "He wrote Eine Kleine Nachtmusik, the sad¬dest music anybody has ever written in a major key," Hazelwood explains. "It's elegant and sad. It seems bright and gay, but underneath there's a dark vein of melancholy and sor¬row."
Aged 31, Mozart was at the height of his powers — but the fol¬lowing year saw him overwhelmed by troubles. Although now a court composer, his financial affairs were a disaster and his six- months-old baby daughter died; she was the third child that he and Constanze had lost. His own health had never been good; he was constantly catching chills and was always too busy to recover from them. During the summer of 1788, living hand to mouth, Mozart wrote his last great trilogy of symphonies, which changed the course of music. "The 40th is on every mobile phone from Tokyo to New York. It's a timeless work nothing can ruin. It's also a work of fury, anguish and despair. But the 41st symphony, The Jupiter, is his last will and testament to the world. It opens a whole new world of possibility."

Перевод:
Первые великие романтики
Моцарт - самый великий композитор всех времен, как считает дирижер Чарльз Хэзелвуд. "Каким-то образом, всего в одной фразе, он
может выразить 50 различных оттенков эмоций, и он, кажется, умеет делать это с такой непринужденностью. У большинства великих композиторов есть идея, и сначала они записывают ее как ноты для фортепьяно, а затем создают из нее музыку для концерта. Моцарт прыгнул выше собственной головы, сразу записав музыку для оркестра — и когда Вы смотрите на его рукописи, не видите там никаких додумок, никаких ошибок, никакие исправлений. Это противоположно Бетховену, который является не меньшим гением, но его рукописи походят на поле битвы."
Мы встретили Хэзелвуда в сердце Сохо в Лондоне. Прямо за углом была Фрит-Стрит, где семья Моцарта снимала жилье в 1764, когда они прибыли в Лондон, чтобы похвастаться восьмилетним чудом Вольфгангом. Для отца Моцарта, Леопольда, это было чрезвычайно опасное предприятие. Он взял творческий отпуск от своей работы музыкальным режиссером у архиепископа Зальцбурга, и он сорвал с места свою молодую семью, чтобы отправиться в путь, как странствующий цирк, в каретах и необычной одежде, для того чтобы пощеголять на приемах в Европе. Он ставил все, что угодно на талант своего маленького сына, который, как он надеялся, поможет его семье нажить состояние.
Передвигаться по суше и пересечь Канал было очень трудно. Но спустя пять дней после того, как они прибыли в Англию, маленький Вольфганг играл для молодого Джорджа III и королевы Шарлотты, которые их тепло приняли.
Лондонцы посещали днем Моцартов в их доме, чтобы развлечься, слушая вундеркинда.
Моцарт мог играть на клавиатуре с закрытыми глазами или набросив на клавиатуру ткань. Что больше всего удивляло людей - так это его умения импровизировать, когда ведущие музыканты тех дней бросали вызов, соревнуясь с ним. "Когда они полностью запутывались, измучившись, мальчик Моцарт соскакивал со сцены, спрашивая: 'Еще? '" объясняет Хэзелвуд. Так родился ли Моцарт сразу гением? Конечно, говорит Хэзелвуд: "У Моцарта было качество, которое нет у большинства простых смертных — ведь гений - совокупность генетической предрасположенности и самого образа жизни, всех восхитительных и ужасных вещей, которые происходят. Истинное искусство возникает при насыщенной жизни."
Наконец Моцарт получил свой шанс выбраться из-под жесткого контроля своего отца. Он самостоятельно отправился во Францию. Моцарт приехал в Париж в проливной дождь. Скоро его мать, которая сопровождала его, заболела и умерла. "Не могло быть более яркого выражения горя, чем его соната для фортепьяно A-minor, которую он написал после смерти своей матери," говорит Хэзелвуд.
"Это правда, что Моцарт был первым композитором-романтиком. До тех пор," говоритХэзелвуд, "искусство было в большей степени торговлей или ремеслом. Музыку писали на заказ для покровителя или работодателя. Были великие композиторы и до него, Гайдн, например, но от Моцарта мы получаем, впервые, музыку, которая подобна жизни. Он писал из-за глубокой, внутренней душевной потребности, потому что он должен был написать ее. Люди могут сказать, что это бессмыслица: Бетховен был первым Романтиком, а Моцарт сочинил музыку, которая соблюдала все формальные структуры. Но гений Моцарта был таков, что работал в рамках сложившихся убеждений, собрал золотые крупицы современности и превратил их в целую груду золота."
Моцарт, не получивший признания, которого он заслужил в своей собственной стране, устроился на незначительный пост придворного музыканта во дворце архиепископа в Зальцбурге и, в 1781, на правах прислуги этого семейства, он уехал в Вену, где провел прошлые десять лет своей жизни. Как было принято, с ним обращались, как с любым другим слугой: за столом Моцарт сидел ближе камердинеров, но дальше поваров. Он скоро рассорился с архиепископом; он называл его архичурбаном. Но город Вена была в центре Просвещения, была достойным местом для жизни.
В Вене он влюбился в Констанце Вебер и решил жениться на ней. Их заставили быть вместе. Еще до того, как они поженились, Констанце вдохновила Моцарта на некоторые из его самых возвышенных мелодий Моцарта. Незаконченная месса до-минор, одна из его самых больших религиозных работ, была написана, когда Констанце была больна, в качестве договора с Богом, чтобы он в ответ обеспечил ее излечение.
И затем, внезапно, в 1787, Леопольд умер. Моцарт был поглощен горем. "Он написал Eine Kleine Nachtmusik (маленькая ночная мелодия), самая печальная музыка, которую кто-либо когда-либо сочинял в мажорной тональности," объясняет Хэзелвуд. " Она изящна и печальна. Она кажется яркой и веселой, но под этим проскальзывает и темная нотка меланхолии и печали."
В возрасте 31 года, Моцарт работал на вершине своих возможностей — но на следующий год он был раздавлен проблемами. Хотя теперь он был придворным композитором, его финансовые дела были в бедственном положении, к тому же умерла его шестимесячная дочка;
она была третьим ребенком, которого они с Констанце потеряли. Его собственное здоровье никогда не было хорошим; он постоянно простужался и был всегда слишком занят, чтобы до конца вылечиться. В течение лета 1788, едва сводя концы с концами, Моцарт написал свою последнюю великую трилогию симфоний, которые изменили судьбу музыки. "Сороковая симфония есть на каждом мобильном телефоне от Токио до Нью-Йорка. Эта бессмертная работа, которую ничто не может разрушить. Это также работа ярости, мучения и отчаяния. Но 41-ая симфония, Юпитер, является его последней волей и завещанием миру. Она открывает совершенно новый мир возможностей."

Example
Pets' names

Have you ever heard about Diamond? Have you ever read about Prim? They became famous because of their masters. Diamond was Isaac Newton's dog. Isaac Newton was a world-famous scientist. He made a lot of very important discoveries in Physics. Diamond is well-known because he once knocked over a candle and burnt his master's scientific works.

Prim was Lord Byron's Ibaiarsnz] dog. Lord Byron is a famous British poet. His poems have been translated into many languages. Byron liked his dog and even wrote about Prim in his poems. Do you know any Russian pets as famous as these British ones? Would you like to know what pets' names are the most popular in Great Britain?

Перевод:
Имена домашних животных

Вы когда-либо слышали об Алмазе? Вы когда-либо читали о Чопорном? Они стали известными из-за своих владельцев. Алмаз был собакой Исаака Ньютона. Исаак Ньютон был всемирно известным ученым. Он сделал много очень важных открытий в Физике. Алмаз известен, потому что он когда-то свалил свечу и сжег научные работы его владельца.

Чопорный была собака Лорда Байрона. Лорд Байрон - известный британский поэт. Его стихи были переведены на многие языки. Байрон любил свою собаку и даже написал о Чопорном в его стихах. Вы знаете каких-либо русских домашних животных, столь же известных как эти британские? Хотели бы Вы знать, какие имена домашних животных являются самыми популярными в Великобритании?

Example
Mary: (1)... the latest programme “Prehistoric Journeys”? I watched it with interest (2)... the discovery they described is of great scientific importance.
Paul: Yes, that’s my feeling too. (3)... I was so impressed... I had never thought such civilisations could have ever existed on our planet. (4)... that it’s almost like a science fiction story?
Mary: (5)... with that. On the contrary, the discovery is based on historical artefacts and the results of serious research.
Paul: (6).... Skeletons found by scientists helped them describe the “hobbits” and their way of life. And... (7)...?

Перевод:
Мария: Что вы думаете о последней программе «Доисторические путешествия»? Я смотрела ее с интересом, потому что мне казалось, что открытие, которое они описали, имеет большое научное значение.
Пол: Да, я испытал то же. Причина того, почему я был так впечатлен, в том, что я никогда не думал, что такие цивилизации, возможно, когда-либо существовали на нашей планете. Вы согласны, что это почти как научно-фантастический рассказ?
Мария: Я боюсь, что я не согласна с этим. Напротив, обнаружение основано на исторических артефактах и результатах серьезных исследований.
Пол: Это очень хорошо, что скелеты, найденные учеными, помогли им описать "хоббитов" и их образ жизни. Как вы думаете?

Example
Singing a "Comic" Song
(after Jerome K.Jerome) Speaking of comic songs and parties, reminds me of a rather curious incident at which I once assisted. We were a fashion¬able and highly cultured party. We had on our best clothes, and we talked pretty, and were very happy — all except two young fellows, students, just returned from Germany. The truth was, we were too clever for them. Our brilliant but polished conversation, and our high-class tastes, were beyond them. They were out of place, among us. They never ought to have been there at all. Everybody agreed upon that, later on.
We discussed philosophy and ethics. We flirted with graceful dignity. Somebody recited a French poem after supper, and we said it was beautiful; and then a lady sang a sentimental ballad in Spanish, and it made one or two of us weep — it was so pathetic.
And then those two young men got up, and asked us if we had ever heard Herr Slossenn Boschen (who had just arrived, and was then down in the supper-room) sing his great German Comic song. None of us had heard it, that we could remember.
The young men said it was the funniest song that had ever been written, and that, if we liked, they would get Herr Slossenn Boschen, whom they knew very well, to sing it. They said nobody could sing it like Herr Slossenn Boschen; he was so intensely seri¬ous all through it that you might fancy he was reciting a tragedy, and that, of course, made it all the funnier. It was his air of seri-ousness that made it so irresistibly amusing.
We said we yearned to hear it, that we wanted a good laugh; and they went downstairs, and fetched Herr Slossenn Boschen.
He appeared to be quite pleased to sing it, for he came up at once, and sat down to the piano without another word.
Herr Slossenn Boschen accompanied himself. The prelude did not suggest a comic song exactly. It quite_made one's flesh creep, but we murmured to one another that it was the German method and prepared to enjoy it.
I don't understand German myself. I learned it at school, but forgot every word of it two years after I had left, and have felt so much better ever since. Still I did not want the people there to guess my ignorance; so I hit upon what I thought to be rather a good idea. I kept my eye on the two young students who had taken a position behind the Professor's back. When they tittered, I tittered; when they roared, I roared; and I also threw in a little snigger all by myself now and then, as if I had seen a bit of humour that had escaped the others.
I noticed, as the song progressed, that a good many other people seemed to have their eyes fixed on the two young men, as well as myself.
And yet that German Professor did not seem happy. At first, when we began to laugh the expression of his face was one of intense surprise, as if laughter were the very last thing he had expected to be greeted with. We thought this very funny: we said his earnest manner was half the humour. The slightest hint on his part that he knew how funny he was would have completely ruined it all. As we continued to laugh, his surprise gave way to an air of annoyance and indignation, and he scowled fiercely round upon us all (except upon the two young men who, being behind him, he could not see). That sent us into con¬vulsions. We told each other that it would be the death of us, this thing. The words alone, we said, were enough to send us into fits, but added to his mock seriousness — oh, it was too much! He finished amid a perfect shriek of laughter. We said it was the funniest thing we had ever heard in all our lives. And we asked the Professor why he didn't translate the song into English, so that the common people could understand it, and hear what a real comic song was like.
Then Herr Slossenn Boschen got up, and went on awful. He swore at us in German, and shook his fists, and called us all the English he knew. He said he had never been so insulted in all his life.
It appeared that the song was not a comic song at all. It was about a young girl who lived in the mountains, and who had given up her life to save her lover's soul — I'm not quite sure of the details, but it was something very sad.
It was a trying situation for us — very trying. We looked around for the two young men who had done this thing, but they had left the house in an unostentatious manner immediately after the end of the song.

Перевод:
Пение "комической" песенки
(по мотивам Джерома К.Джерома) Говоря о комических песнях и партиях, я вспоминаю о довольно любопытном инциденте, в котором я
когда-то принял участие. У нас была модная и очень культурной вечеринка. Мы были в нашей лучшей одежде, мы приятно общались, и были очень счастливы — все кроме двух молодых товарищей, студентов, которые только что вернулись из Германии. Правда, мы были слишком умны для них. Наша восхитительная, но слишком уж совершенная беседа и наши первоклассные вкусы, были далеки от них. Они были неуместны здесь, среди нас. Они вообще никогда не должны были там появляться. Позже все согласились с этим.
Мы обсуждали философию и этику. Мы флиртовали с изящным достоинством. Кто-то рассказывал французское стихотворение после ужина, и мы говорили, что это красиво; а затем леди спела сентиментальную балладу на испанском языке, и этим заставила одного или двоих из нас заплакать — она была такой жалобной.
И затем те два молодых человека поднялись и спросили нас, слышали ли мы когда-либо, как господин Слоссенн Бошен (который только что приехал и находился в тот момент в комнате для ужина)поет свою длинную немецкую Комическую песню. Ни один из нас не слышал его, насколько мы могли помнить.
Молодые люди сказали, что это была самая забавная песня, которую когда-либо писали, и что, если бы нам понравится, они приведут господина Слоссенна Бошена, которого они знали очень хорошо, чтобы он спел песню. Они сказали, что никто не мог петь ее так, как господин Слоссенн Бошен; он был так серьезен на протяжении всей песни, что Вам могло показаться, будто он рассказывает трагедию, и это, конечно, делало ее еще более забавной. Именно его серьезность делала ее такой невозможно забавной.
Мы сказали, что очень хотели услышать его, что мы хотели хорошенько посмеяться; и они спустились вниз и привели господина Слоссенна Бошена.
Он, казалось, был вполне рад спеть песню, поскольку он сразу подошел и сел к фортепьяно без единого слова.
Господин Слоссенн Бошен сам аккомпанировал себе. Прелюдия совсем не была похожа на комическую песню. Из-за нее мурашки начинали бегать по коже, но мы шептали друг другу, что это немецкий метод и приготовились получить удовольствие.
Я сам не понимаю немецкий язык. Я учил его в школе, но забыл все слова из него спустя два года после того, как выпустился, и чувствовал себя гораздо лучше с тех пор. Тем не менее я не хотел, чтобы люди догадались о моем невежестве; таким образом, мне в голову пришло то, что я посчитал хорошей идеей. Я бдительно следил за двумя молодыми студентами, которые заняли место за спиной профессора. Когда они хихикали, я хихикал; когда они ревели, я ревел; и я также немного хихикал время от времени, как будто я понимал немного юмора, который не могли понять другие.
Я заметил, когда песня набирала обороты, что очень много других людей, казалось, смотрели пристально и на двух молодых людей, и на меня.
И все же тот немецкий профессор не казался веселым. Сначала, когда мы начали смеяться, выражение его лица было очень удивленным, как будто смех был самой последней вещью, которую он ожидал услышать при приветствии. Мы думали, что это очень забавно: мы говорили, что его серьезное поведение составляет половину юмора. Малейший намек о том, что он мог знать, насколько забавен он был, полностью разрушил бы все это. В то время как мы продолжали смеяться, его удивление перешло в раздражение и негодование, и он злобно хмурился, глядя на нас всех (кроме двух молодых людей, которых он не видел, так как они стояли позади него). Это заставляло нас буквально биться в конвульсиях от смеха. Мы говорили друг другу, что эта все это доведет нас до смерти. Одних только слов, как мы говорили, было достаточно, чтобы "добить" нас, но вместе с его ложной серьезностью — о, это было слишком! Он закончил на фоне сильнейшего гогота. Мы сказали, что это была самая забавная вещь, которую мы когда-либо слышали в жизни. И мы спросили профессора, почему он не перевел песню на английский язык, так, чтобы простые люди могли ее понять и услышать то, что на самом деле представляет собой комическая песня.
Тогда господин Слоссенн Бошен поднялся и начал ужасно браниться. Он проклинал нас на немецком языке, и грозил кулаком и назвал нас
всеми английскими словами, которые он знал. Он сказал, что еще никогда в жизни не был так оскорблен.
Оказалось, что песня вовсе не была комической . В ней говорилось о молодой девушке, которая жила в горах, и которая отдала свою жизнь, чтобы спасти душу возлюбленного — я не совсем уверен в деталях, но это было что-то очень печальное.
Эта ситуация была тяжелой для нас всех — очень тяжелой. Мы навели справки о двух молодых людях, которые натворили все это, но они незаметно покинули дом сразу после конца песни.

Example
A boy took his dog to the Him of "Alice in Wonderland". The dog sal in the seal beside the boy. The usherette1 came past. She noticed the dog, and started to ask the boy to take the dog out. Bui then she saw that the animal was very interested in the film. So she allowed2 the dog to stay.

After the film the usherette spoke to the boy. 441 was very surprised to see that your dog was enjoying the film," she said. "So was I," said the boy. "He didn't enjoy the book at all."

Перевод:
Мальчик взял свою собаку к Нему "Элис в Стране чудес". Собака сидела в печати около мальчика. usherette прибыл мимо. Она заметила собаку и начала просить, чтобы мальчик вынул собаку. Но тогда она видела, что животное очень интересовалось фильмом. Таким образом, она позволила собаке оставаться.

После фильма usherette говорил с мальчиком. 441 был очень удивлен видеть, что Ваша собака наслаждалась фильмом," сказала она. "Я тоже", сказал мальчик. "Он не наслаждался книгой вообще."

Example
One of the great mysteries of archaeology was the sudden collapse of the Mayan Civilisation of Central America. The disappearance of one of the great civilisations of the ancient world puzzled scientists for years, as "'ey searched for clues among the ruined and seserted Mayan cities.
How could a sophisticated culture with its owledge of mathematics and astronomy «anish into thin air? At its height in about? DO AD, there were probably about 13 million “ayans supporting elaborate cities with grand r^ramid temples. Their lands extended from
I Ciichen Itza on Mexico's Yucatan Peninsula, —*ough Tikal in Guatemala to Copan in Hon¬duras. And then, almost instantly, everything:-ilapsed.
Researchers have recently discovered that it was in fact climate change that caused the collapse of Mayan culture. It coincides directly with several periods of intense drought each lasting about a decade. The worst drought lasted between about 760 and 800 AD. Each one put more intense pressure on an already fragile civilisation.
The cities were densely populated But they relied on corn-growing farmers who didn't produce enough to sustain both themselves and the city dwellers. Even though the Maya built reservoirs to collect water, their crops still depended on seasonal rains. Their land had ently changed their behaviour in response to climate change. When deadly droughts threatened their survival, these hunter-gatherers became traders.
What can modem societies learn from the Maya's downfall? Supplies of clean water are one of the biggest problems facing countries all over the world. Australia has experienced record droughts since the start of the 21st century. The western USA uses so much water that the Colorado River is dry by the time it joins the sea. People will have to change their habits even more, in order to survive the climate changes that are predicted in the next decades.

Перевод:
Одной из больших тайн археологии был внезапный крах Цивилизации майя в Центральной Америке. Исчезновение одной из великих цивилизаций древнего мира озадачило ученых на года, и они искали ключи к разгадке среди разрушенных и оставленных городов майя.
Как могла, сложная культура с ее знанием математики и астрономии бесследно исчезнуть? Приблизительно в 800 году нашей эры, было, вероятно, около 13 миллионов человек майя, поддерживающих тщательно продуманные города с великими храмами-пирамидами. Их земли простирались от Чичен-Ица на полуострове Юкатан в Мексике, через Тикаль в Гватемале Копан в Гондурасе. А затем, почти мгновенно, всё рухнуло.
Исследователи недавно обнаружили, что это было фактически изменение климата, которое вызвало крах культуры майя. Оно совпадает с нескольким периодами интенсивной засухи каждая из которых длилась около десяти лет. Худшая засуха была между примерно между 760 и 800 годами нашей эры. Каждая засуха оказывала интенсивное давление на уже хрупкую цивилизацию.
Города были плотно населены. И они полагались на хлебопашество фермеров, которые производили не достаточно зерна, чтобы прокормить самих себя и городских жителей. Хотя майя построили резервуары, чтобы собирать воду, их зерновые культуры все еще зависели от сезонных дождей. На их земле было немного рек, которые стали в основном сухим известняком. Когда дожди прекратились, вода для питья и сельского хозяйства просто закончилась. С недостатком запасов воды и ее отсутствием, что стало крайне важным для выживания, умерла Цивилизация майя.
У истории есть много примеров культур, которые разрушились в других частях мира. Почти 3 500 лет назад, засуха, длящаяся приблизительно 200 лет, прекратила существование процветающего общества в Месопотамии. Ученые знают от изучения колец в деревьях, что засуха приблизительно в 1130 нашей эры разрушила культуру Анасази в Каньоне Чаго в Нью-Мексико, США.
Но не все общества должны были сдаться разрушительным эффектам засухи. Чумаш, из Нормандских островов Калифорнии, очевидно, изменили свои поведение в ответ на изменение климата. Когда смертельная засуха угрожала их выживанию, охотники-собиратели стали торговцами.
Что современные общества могут извлечь из крушения майя? Поставки чистой воды - одна из самых больших проблем, стоящих перед странами во всем мире. Австралия испытала рекордную засуху, начиная с начала 21-ого столетия. Запад США используют так много воды, что Река Колорадо - уже сухая к тому времени, когда присоединяется к морю. Люди должны будут изменить свои привычки и даже больше, чтобы пережить изменение климата, которое предсказано в следующие десятилетия.